Максим Горький (Алексей Максимович Пешков) – «На дне»

Создание пьесы «На дне» было трудоемким, работу над ней писатель начал в 1900 году, а закончил только спустя два года, в 1902-м. На драматургию Горький обратил внимание в начале ХХ века, именно тогда он поделился со Станиславским своей задумкой создать босяцкую пьесу, в которой было бы около двух десятков действующих лиц. Автор и сам не знал, что из этого выйдет, на громкий успех он не рассчитывал, характеризовал свою работу как неудавшуюся, со слабым сюжетом, устаревшую.

Максим Горький хотел в пьесе рассказать о своих наблюдениях за миром низов. По словам Горького, пьеса появилась в результате двадцатилетних наблюдений над миром «бывших людей», к которым он относил «… не только странников, обитателей ночлежек и вообще «люмпен-пролетариев», но и некоторую часть интеллигентов, оскорбленных и униженных неудачами в жизни». Существовали и реальные прототипы главных героев. Так, история повествует, что образ Бубнова писатель создал, объединив характеры знакомого босяка и своего учителя-интеллигента. Актера Горький списал с артиста Колосовского-Соколовского, а из рассказов Клавдии Гросс был позаимствован образ Насти.

Немало времени пришлось потратить на получение разрешения на постановку пьесы. Автор отстаивал каждую реплику героев, каждую строчку своего творения. В конце концов было дано разрешение, но только для Художественного театра. История создания пьесы «На дне» была непростой, сам Горький не верил в свой успех, да и власти допустили постановку, надеясь на громкий провал. Но получилось все с точностью до наоборот: пьеса имела оглушительный успех, ей посвятили огромное количество публикаций в газетах, автора неоднократно вызывали на сцену, аплодируя ему стоя. История создания пьесы «На дне» примечательна тем, что Горький не сразу определился с ее названием. Драма уже была написана, а как назвать, ее автор не решил. Среди известных вариантов фигурировали следующие: «Без солнца», «В ночлежном доме», «На дне жизни», «Ночлежка», «Дно». Лишь в 90-х годах ХХ столетия в одном из Московских театров была осуществлена постановка пьесы под названием «На дне». Как бы там ни было, но драма была хорошо принята зрителем не только в России, но и за рубежом. В 1903 году в Берлине состоялась премьера пьесы. Драма была сыграна 300 раз подряд, а это свидетельствует о небывалом успехе.

Долгое время бытовало упрощенное толкование горьковской пьесы как пьесы социально-критической. Конечно, пьеса Горького не лишена социальности. На первый взгляд, и заголовок драмы (если его понимать как «На дне жизни»), и выбор места действия, и система персонажей с ее широчайшим социальным «представительством» (бывший дворянин, бывший интеллигент, бывшие рабочие и крестьяне) — все это свидетельствует о значимости для автора социальной проблематики. Исковерканные судьбы персонажей — прямое свидетельство социального неблагополучия современного Горькому общества. Принципиально важно, что большинство персонажей пьесы — «бывшие люди». Когда-то каждый из них был включен в свою систему социальных отношений, выполнял свою социальную роль. Теперь, в ночлежке, социальные различия между ними стерлись, теперь они — просто люди. Горькому интересна не столько социальная определенность, сколько важнейшие, общие для большинства особенности человеческого сознания. Что делает человека человеком, что помогает и мешает ему жить, каковы пути к обретению человеческого достоинства — вот вопросы, на которые он ищет ответ в своей пьесе, содержание которой определяется прежде всего философско-этической проблематикой.

Уникальность драмы — в том, что сложнейшие философские проблемы обсуждаются в ней не мастерами философских диспутов, а «людьми улицы», необразованными или опустившимися людьми. Разговор ведется на языке бытового общения, а порой — на языке мелочных склок, кухонной брани, пьяных стычек. Именно в прозаическом, нарочито приземленном контексте впервые произносится в пьесе слово, которое станет ее лейтмотивом и важнейшей смысловой категорией. Это слово «правда», звучащее уже на первой странице пьесы, — в обращенной Клещу реплике Квашни: «А-а! Не терпишь правды!» Резкий выкрик Клеща — «Врешь!» — прозвучал в этой сцене чуть раньше слова «правда». Правда и ложь — одна из двух важнейших смысловых оппозиций пьесы. Другая такая оппозиция, определяющая проблематику «На дне», формируется понятийной парой «правда» и «вера».

При всем разнообразии персональных судеб большинство действующих лиц пьесы лишены чего-то самого важного для них. Актер — возможности творить на сцене и даже собственного имени (его сценический псевдоним — Сверчков-Заволжский); слесарь Клещ — постоянной работы; молодая женщина Настя — любви. Однако они все еще робко надеются на возможность обрести утраченное или желаемое, все еще верят, что их жизнь может чудесным образом преобразиться. Пассивная мечтательность и робкая вера в «спасение» объединяет в одну группу Актера, Анну, Наташу, Настю. Близки этой группе и два других персонажа — Васька Пепел и Клещ. Эта вера, какой бы иллюзорной она ни казалась окружающим, — главное, что поддерживает их в жизни, их последняя зацепка. Она-то и есть их «правда»: правда индивидуальной мечты каждого из них, правда надежды на справедливость.
  

Настя Пепел Сатин

(здесь и далее в исполнении актеров Московского художественного театра)

Актер Барон Бубнов

Реальное положение «верующих» — в вопиющем контрасте с их надеждами, с их персональными «миражами». Если Бубнов (главный идеолог буквально понятой «правды»), Сатин и Барон далеки от иллюзий и не нуждаются в идеале, то для Актера, Насти, Анны, Наташи, Пепла вера важнее правды. Вот почему именно они горячо откликаются на реплику Луки: «Во что веришь, то и есть». До появления в ночлежке Луки отношения двух групп персонажей складываются явно в пользу «бесчувственных» правдолюбцев. В целом «мечтатели» мучаются, они зависимы, жаждут сострадательной доброты, но не находят сочувствия у сторонников «правды факта». Такое сочувствие они найдут у странника Луки.

Лука
Этот человек прежде всего добр: он снисходителен к слабостям, терпим к чужим грехам, отзывчив на просьбу о помощи. Подобно опытному психоаналитику, Лука умеет внимательно слушать «пациента». Интересна тактика его духовного «врачевания»: чтобы утешить собеседника, он не придумывает никаких собственных рецептов, но лишь умело поддерживает сложившуюся у каждого из них мечту (повторим еще раз девиз Луки: «Во что веришь, то и есть»). до вынужденного ухода Луки самочувствие ночлежников заметно улучшается: у большинства из них крепнет вера в возможность жить лучше, кое-кто уже делает первые шаги по пути к обретению человеческого достоинства.

Именно Барон — наименее симпатичный из ночлежников — пытается разоблачить Луку как «шарлатана» и обманщика в последнем действии пьесы. Казалось бы, Барона должен был поддержать в его обличениях вчерашний противник Луки Сатин. Но происходит неожиданное: Сатин вступается за Луку и произносит гневную отповедь Барону (знаменитый монолог Сатина). Между прочим, в отдельных фрагментах своего монолога Сатин почти цитирует высказывания Луки, но истолковывает их по-своему, делает собственные выводы. Он утверждает необходимость высокой мечты, уважения вместо жалости, а жалость рассматривает как унижение. С другой стороны, идеал человека, о котором говорит Сатин, недостижим, если оставаться на позициях узко понятой правды, — той правды зависимости человека от среды, апологетом которой является Бубнов. Человеку нужна деятельная любовь, но движение к идеалу человек должен совершить сам.

Композиционно сюжетная разобщенность действующих лиц, их отчужденность друг от друга (всякий думает о своем, переживает за себя) — выражается в месте актеров на сене. Персонажи рассредоточены по разным углам сцены и замкнуты в несвязанных закоулках. В пьесе большое количество полилогов, составленных из не стыкующихся друг с другом реплик, когда каждый из героев говорит о своем. Этим хорошо передает авторский акцент на разобщенности ночлежников.

Зеркально повторяются в пьесе два симметрично расположенных относительно друг друга диалога Насти и Барона. В начале пьесы Настя защищается от скептических замечаний Барона: его скепсису к рассказам Насти о «роковой любви» и Гастоше. После ухода Луки Настя и Барон как бы меняются ролями: все рассказы Барона о «богатстве... сотнях крепостных... лошадях... поварах... каретах с гербами» сопровождаются одной и той же репликой Насти: «Не было!». Подобную смысловую рифму в пьесе составляют также притча Луки о праведной земле и эпизод с самоубийством Актера

В пьесе большое количество литературных аллюзий, то есть отсылок, намеков на другие литературные произведения. В одном из ранних эпизодов Актер упоминает «хорошую пьесу», имея в виду трагедию Шекспира «Гамлет». Цитата из «Гамлета» («Офелия! О... помяни меня в своих молитвах!..») уже в первом действии предсказывает будущую судьбу самого Актера. Его последние слова перед самоубийством, обращенные к Татарину, таковы: «Помолись за меня». Кроме «Гамлета» Актер несколько раз цитирует «Короля Лира» («Сюда, мой верный Кент...»). Лиру приписана и важная для Актера фраза «я на пути к возрождению». «Любимым стихотворением» Актера было стихотворение Беранже, в контексте пьесы получившее значение философской декларации: «Честь безумцу, который навеет / Человечеству сон золотой». Наряду с цитатами из западной классики в речи Актера неожиданно проскальзывает пушкинская строчка: «Наши сети притащили мертвеца» (из стихотворения «Утопленник»). Мотив всех этих цитат — уход из жизни, смерть, что предвещает смерть Актера.

В «На дне» бросается в глаза невероятно густая на фоне литературной традиции афористичность. Вот лишь несколько примеров из настоящего водопада афоризмов и поговорок: «такое житье, что как поутру встал, так и за вытье»; «жди от волка толка»; «когда труд — обязанность, жизнь — рабство!»; «ни одна блоха не плоха: все черненькие, все — прыгают»; «старику где тепло, там и родина»; «все хотят порядка, да разума нехватка».

Критики о пьесе:

Д. В. Философов "Конец Горького" (1907 г.):

"...в "На дне", автор сумел обогатить русскую речь, внести в нее некоторые новые обороты, эпитеты, образы..."

Адрианов С. А "На дне" Максима Горького (1903 г.):

«Лучшие русские писатели давно уже пытались создать тип мудрого сердцеведца и руководителя совести человеческой, и каждый художник разрешал эту задачу по-своему. Толстой создал Акима во "Власти тьмы", Достоевский - старца Зосиму в "Братьях Карамазовых".

И. Ф. Анненский "Драма на дне" (1906 г.):

"...Горький уже не Достоевский, для которого алмаз был бог, а человек мог быть случайным и скудельным сосудом божества; у Горького, по крайней мере для вида, - все для человека и все в человеке, там и царевнин алмаз. И если для Достоевского девизом было - смирись и дай говорить богу, то для Горького он звучит гордым: борись, и ты одолеешь мертвую стихию, если умеешь желать..."